Взгляд из дюзы / DreamWidth

Когда Лаиналь сотворила Танфир, то разделила его надвое, отдав Зеленый Север жизни, а Великие Пески – смерти. Велика мудрость её!

Человек же глуп, и из-за глупости своей – бесстрашен. Сказано было одним и принято на веру многими: тот, кто в одиночку перейдет Великие Пески с именем Творящей на устах, перейдет через саму смерть и обретет Вечность. Как звали тебя, о путник – последний, кто в немилосердном одиночестве прошел с севера на юг через Пустыню? Помнили тысячу лет – но теперь и сам ты забыт, и никто из твоих потомков не хочет зачерпнуть тысячелетней славы из средоточия смерти.

Но караваны – караваны один за другим идут по её владениям. Долог путь через Великие Пески, пятьдесят раз восходит над головами купцов и охранников жестокое солнце, пятьдесят раз благословляют они вечернюю прохладу. Шесть глубоких колодцев на этом пути: Ласар, Хемар, Сафнар (и это просто имена), Шемир (что означает “сердце”), Керетнур (что означает “отчаяние”) и Нисен-Гула (что означает “глубокий источник под глиняным куполом”). Шесть колодцев – и ни одного оазиса.

Зато в конце пути…

Зачем Лаиналь скрыла от мира Гайхан-Гари за Великой Пустыней? Почему не соединила его с Зеленым Севером? Луга и здесь, и там одинаково прекрасны, земля так же плодородна, а вода в колодцах стоит даже выше, чем в северных долинах. А в горах Накохон, что останавливают здесь холодные полночные ветры, есть медь, железо, олово, яшма, уголь…

Гайхан-Гари, о Гайхан-Гари! Говорят, что шесть ворот твоих отлиты из белого серебра, на котором сталь не оставляет отметин. Говорят, стены твои так высоки, что пустынные ястребы выбиваются из сил, пытаясь перелететь их. Говорят, люди твои счастливы настолько, что правители иных земель мечтают обменять свои золочёные носилки на коврик последнего твоего бедняка…

Врут, конечно. Какой дурак будет менять золочёные носилки на коврик? Или, скажем, какой ястреб настолько глуп, чтобы залетать за городские стены? Что там для него хорошего, хотелось бы знать?

О, Гайхан-Гари! Пока ты далек – ты прекраснее всех городов Танфира. Но чем ближе подходит к тебе караван, тем реже снятся купцам твои богатства…

Во всех городах Танфира люди верят, что чудеса всё-таки есть на свете – далеко-далеко, в волшебном городе Гайхан-Гари, до которого ни один караван не доходит быстрее, чем за десять лет.

И только в самом Гайхан-Гари не рассказывают этих сказок. Его гончары, чьи пальцы творят чудо из праха, его кузнецы, чьи молоты звонки, как голоса птиц в раю, его медники и его чеканщики, его крестьяне и его пастухи, его кожевенники и его сапожники, его прекрасные женщины и его могучие воины, его прижимистые менялы и его хитрые купцы, его высокородные энары и даже сам его правитель, раис Харокан – все они грезят о далеких городах, лежащих за Великими Песками, о городах, ворота которых сделаны из дивного синего камня, прозрачного и чистого, как небо Лаиналь…

О, Гайхан-Гари, ты чудо из чудес!

Мне приснился я.

Я лежал, прижавшись щекой к бесконечно сухому пергаменту Великой Пустыни и цеплялся взглядом за трещину в окаменевшей глиняной корке. Мои пальцы, скрюченные, как лапа неясыти, пытались добраться до этой щели, чтобы вонзиться в неё, использовать как опору, как новый рубеж, и любое движение вперед отзывалось во мне смертью. Каждый мой сустав, каждый позвонок, каждый осколок кости был связан звенящей от натяжения струной с выпавшей из чаши горизонта невидимой точкой. Струны тянули меня назад – туда, откуда я сначала бежал, затем шел, затем полз, вымаливая у Пустыни каждый вдох. Я не смел оглядываться на пройденный путь – струны могли запросто вырвать мои глаза из глазниц. Струны моих пальцев ломали фаланги. Струны моего дыхания удавками перетягивали горло.

Я выиграл ещё одну пядь. Струны издали неслышный космический аккорд, который я ощутил в дрожи Великой Пустыни – и ответил ей не то вздохом, не то смехом.

Рано или поздно струны должны были вырвать из меня скелет – или порваться.

Я знал, что это только сон, но это знание не смягчало натяжения струн или скрипящей сухости глины. Во сне я всё равно оставался собой. Я никому не мог отдать мои струны.

Не веря, что смогу преодолеть следующий дюйм, я ещё немного продвинулся вперед, на неуловимую долю тона отдалившись от звенящей за горизонтом ненависти.