Фильм «Палачи тоже умирают» («Hangmen Also Die!») не стал для Фрица Ланга каким-то особым прорывом – даже несмотря на то, что сценарий для него написал «Берт Брехт», как указано в титрах. Но сам факт, что фильм вышел на экраны всего через 10 месяцев после события, которое легло в основу его сюжета, показался мне примечательным, и я решил покопаться в истории, по мотивам которой он был снят.
Казнь Первая
…Ранним утром 10 июня 1942 года к шахтёрскому посёлку Лидице, расположенному в получасе езды от Праги, подошла колонна военных грузовиков. Операция проводилась силами СС по прямому приказу Генриха Гиммлера. Посёлок был окружён, жителей вывели на улицы. Всех мужчин старше 16 лет (173 человека) отвели на ферму семьи Хорак, ближе к окраине, и методично расстреляли. Женщин отправили в концлагерь Равенсбрюк. Детей отвезли в Лодзь, где долго держали запертыми в одном из корпусов неработающей текстильной фабрики. Нескольких после обследования признали годными к «германизации» по программе «Лебенсборн» и отправили в Рейх для передачи на воспитание в бездетные семьи сотрудников СС. Остальных передали в ведение гестапо, отвезли в лагерь смерти Хелмно и удушили в передвижных газовых камерах.
Уничтожение Лидице было лишь эпизодом в грандиозной «операции возмездия», которую немцы развернули в ответ на убийство Рейнхарда Гейдриха, обергруппенфюрера СС, формально помощника рейхспротектора Богемии и Моравии, но фактически выполнявшего его обязанности. Прямыми жертвами репрессий тогда стали не менее 1300 человек, ещё несколько тысяч были отправлены в концентрационные лагеря. Считается, что смерть Гейдриха обернулась для населения протектората гибелью примерно 5 тысяч человек.
Рейнхард Гейдрих
Гейдрих считался одним из самых эффективных нацистских территориальных администраторов, а также соавтором идеи «окончательного решения» еврейского вопроса (и даже возможным преемником фюрера). В Прагу он был направлен в сентябре 1941 года для помощи тогдашнему рейхспротектору Константину фон Нойрату с задачей уничтожить подполье, сломить саботаж местного населения и вернуть мобилизованной чешской промышленности довоенную производительность. Все эти задачи Гейдрих решил – не считаясь с жертвами, эффективно и быстро, попутно заслужив прозвища «Палач» и «Пражский мясник». (Как раз тогда журнал «Time» поместил на обложку его профиль на фоне десятков виселиц и с подписью «второй человек в иерархии СС»). К началу следующего года антифашистское подполье в бывшей Чехословакии было почти полностью уничтожено. Немногие оставшиеся группы контролировались гестаповскими осведомителями или зарылись так глубоко, что правительства стран, воевавших против Рейха, имели веские основания вообще перестать верить в существование чешского сопротивления.
Обосновавшееся в Лондоне Чехословацкое правительство в изгнании во главе с Эдвардом Бенешем (которому удалось добиться формального расторжения странами антигитлеровской коалиции Мюнхенских соглашений), выглядело из-за этого, мягко говоря, недостаточно убедительно. На европейской карте антифашистского сопротивления протектората Богемии и Моравии фактически не было, и главным виновником этого следовало считать Гейдриха. Уничтожение «Пражского Мясника» представлялось Бенешу и его соратникам не только актом справедливого возмездия, но и вполне могло стать предпосылкой для активизации подполья. Идея нашла поддержку и у англичан, которые уже некоторое время активно помогали чехам с подготовкой разведгрупп, и вскоре проведение операции «Антропоид» было в принципе согласовано.
Казнь Вторая
Йозеф Габчик
Подготовку операции возглавил командующий разведслужбой правительства Чехословакии в изгнании Франтишек Моравец. Исполнителями были утверждены Йозеф Габчик и Ян Кубиш, которые проходили диверсионную подготовку под эгидой британского Управления специальных операций. Бойцы прекрасно понимали, что идут на верную смерть – эвакуировать их после завершения операции было невозможно, а установление связи с остатками пражского подполья практически гарантировало провал. Ни Габчика, ни Кубиша это не остановило. В ночь на 29 декабря они спрыгнули с парашютами неподалёку от Праги и начали готовить уничтожение Гейдриха на месте.
Ян Кубиш
Достоверной картины того, что происходило с Габчиком и Кубишем на протяжении следующих месяцев, по доступным источникам мне составить не удалось. В англоязычной литературе есть на этот счёт версии и реконструкции разной степени художественности и, как правило, противоречащие друг другу в существенных деталях. Акция несколько раз переносилась ещё до заброски агентов, а после сдвигалась из-за различных обстоятельств, гадать о которых не имеет смысла. Кроме Габчика и Кубиша в Чехию были заброшены ещё несколько групп – некоторые с самостоятельными заданиями, некоторые – для обеспечения их связи с Центром. По неполным данным, созданная диверсионная сеть насчитывала несколько десятков человек. Устранение Гейдриха должно было стать их самой «резонансной» операцией.
Установить обычные маршруты поездки Гейдриха оказалось несложно – обергруппенфюрер был настолько уверен в эффективной работе спецслужб, что ездил по оккупированной Праге без всякой охраны. Из резиденции в Градчанах он перебрался в апреле 1942 года в пригородный замок Юнгферн Брешан, где жил с женой и тремя детьми и откуда каждый день ездил на работу в открытом «мерседесе» с откидным верхом и в сопровождении только водителя.
Дата проведения акции, судя по всему, оставалась открытой до последнего момента. То, что покушение произошло именно 27 мая, трудно считать случайностью – в этот день Гейдрих должен был вылететь в Берлин, чтобы получить новое назначение (Гитлер был намерен перевести его во Францию – там его навыки «умиротворения туземцев» были бы Рейху исключительно полезны). Сомнительно, что об этой поездке кому-то в Праге было заранее известно за пределами оккупационной администрации, однако каким-то образом Габчик и Кубиш о ней узнали (иначе это было бы почти невероятным совпадением – по факту, это был последний день, когда они могли достать «Палача»). В то же время, днём раньше (26 мая) Гейдрих с женой открывали в Праге музыкальный фестиваль, о чём было известно заранее, но на планах агентов никак не сказалось…
Покушение должно было произойти на крутом вираже дороги (известном как Кобылисский поворот), где автомобиль вынужденно сбрасывал скорость до 20-25 километров в час. Многие (но не все) источники сообщают, что Габчику и Кубишу помогал Йозеф Валчик, который следил за дорогой и должен был при появлении машины Гейдриха просигналить зеркальцем стоящим за поворотом агентам. (Честно говоря, я с трудом могу себе такое представить в реальности – если учесть, что место покушения в 10:30 утра вовсе не было безлюдным, взрослый мужчина, пускающий солнечные зайчики, выглядел бы как минимум странно). Габчик должен был расстрелять затормозивший «мерседес» из автомата STEN (кстати, довольно громоздкая штуковина, которую в жаркий и солнечный день ему приходилось прятать под неуместным для такой погоды плащом), а Кубиш для верности готовился бросить в машину бомбу (и в сумке у него была другая – на всякий случай). С места покушения они должны были скрыться на велосипедах (ещё одно решение, которое меня несколько озадачивает).
Несмотря на все перечисленные странности, план оказался до изумления надёжным: цель акции была достигнута и агентам даже удалось успешно уйти, хотя буквально всё и сразу пошло наперекосяк.
Габчик выскочил на дорогу перед затормозившим «мерседесом» и достал STEN. До машины было каких-нибудь пять метров – с такого расстояния трудно было бы промахнуться. Однако выстрелов не последовало – первый же патрон заклинило. Пришедшие в себя водитель Кляйн и Гейдрих достали оружие, но по какой-то причине тоже так и не смогли открыть огонь (источники тут крайне невнятны – например, трудно представить, что кадровый сотрудник СС Кляйн действительно мог «случайно разрядить свой пистолет»). Правильно понявший ситуацию Кубиш бросил бомбу в остановившийся совсем недалеко от него автомобиль, но каким-то образом промахнулся и взрыв произошёл возле правого заднего колеса «мерседеса», а не в салоне. Кляйн от взрыва не пострадал, а Гейдрих получил проникающие ранения осколками, прошедшими сквозь заднее сидение. Взрывом задело и самого Кубиша – ему посекло лицо металлической мелочью. Ещё как минимум одна женщина оказалась в зоне поражения и получила серьёзное осколочное ранение.
Автомобиль Гейдриха после покушения
Клайн бросился преследовать убегавшего Кубиша (его сумка со второй бомбой осталась на месте покушения), но затем переключился на Габчика и в итоге упустил обоих. Гейдрих в это время вышел из машины, потерял сознание и упал рядом с капотом «мерседеса». Через некоторое время одна пражанка сумела остановить проезжавший мимо автофургон и убедила водителя отвезти рейхспротектора в госпиталь Буловка. По другой версии, фургон остановил чешский полицейский. Где в этот момент находился Кляйн, которому по всем мыслимым и немыслимым правилам полагалось охранять беспомощного шефа, источникам невдомёк.
В госпитале Гейдриха вполне успешно прооперировали (удалили повреждённую селезёнку). Прогнозы были уверенно-обнадёживающими. Однако через несколько дней «Пражский Мясник» внезапно впал в кому и рано утром 4 июня скончался, более не приходя в сознание.
Казнь Третья
Как только стало известно о покушении, статс-секретарь протектората оберштурмфюрер СС Карл Франк ввёл в Праге чрезвычайное положение и объявил, что будут уничтожены все члены семьи любого, кто окажет содействие преступникам. Вслед за этим были начаты расстрелы заложников, которые обещано было прекратить, если покушавшиеся сдадутся сами или кто-нибудь укажет на их укрытие (до 4 июня, когда Гейдрих умер, было расстреляно 157 заложников). Была обещана награда за информацию, которая приведёт к поимке преступников. Началось тотальное прочёсывание Праги и её пригородов, в котором были задействованы более 20 тысяч сотрудников полиции и спецслужб.
Уничтожение посёлка Лидицы было одной из демонстративных акций по устрашению сопротивления. Возможно, сработал этот эпизод, возможно, какой-то другой, однако через несколько дней немцы искомую информацию получили – один из заброшенных из Британии диверсантов, Карел Чурда, сам явился в гестапо и сообщил, что Габчик и Кубиш с соратниками скрываются в крипте православного кафедрального собора святых Кирилла и Мефодия. 18 июня под командованием бригаденфюрера СС Карла фон Тройенфельда был предпринят штурм. После ожесточённого боя все бойцы сопротивления, оставшиеся к тому времени в живых, покончили с собой. Некоторые источники утверждают, что для того, чтобы разделаться с оборонявшимися диверсантами, немцам пришлось затопить крипту.
Предательство Карела Чурды привело к гибели в общей сложности двух с половиной сотен человек, контакты которых с сопротивлением немцам с его помощью удалось установить. Что же касается казнённых заложников, то их число превысило тысячу человек.
Гора́зд, епископ Чешский и Моравско-Силезский
Несмотря на то, что убийцы Гейдриха были найдены и уничтожены, администрация протектората не сочла это поводом для прекращения репрессий. 24 июня судьбу Лидице разделил посёлок Лежаки.
4 сентября 1942 года были расстреляны священники собора святых Кирилла и Мефодия – Вацлав Чикл и Владимир Петршик, а также староста храма Ян Сонневенд. Епископ Пражский Горазд потребовал, чтобы вместе с приговорёнными казнили и его.
Требование было удовлетворено.
Казнь Четвёртая
Почти ничего из упомянутого выше в фильме Ланга нет. Понятно, что достоверная информация об акции и её исполнителях была секретной, источники следствия (немецкие) авторам сценария были недоступны – а в газетах появлялось, по понятным причинам, далеко не всё, и не всему напечатанному в них можно было верить. Сам момент покушения в фильме не показан вообще, а единственный исполнитель акции – гражданский участник подполья, хирург по фамилии Свобода (и профессия, и фамилия символичны – впрочем, так и должно быть). Сюжет фильма сводится к двум основным линиям: противоборство подполья и гестапо и репрессии немцев против заложников. Первая линия в итоге оборачивается вычурной детективной интригой с разоблачением предателя, вторая же несёт основную «обвинительную» нагрузку против военных преступлений. Именно с ней связана самая этически сложная тема и фильма, и реальной истории убийства Гейдриха – тема цены, которая была заплачена за гибель одного палача.
Фильм, конечно, берёт этот вопрос в очень упрощённом виде. Во время войны, когда гибнут миллионы, смерть становится обыденностью. Солдат сознательно идёт на смерть, полководец сознательно посылает на смерть других.
Всё это в фильме есть – солдаты и полководцы, самопожертвование и гнетущая тяжесть миссии. Но в нём нет настоящей трагедии, которая была в реальности – трагедии детей из Лидице и их родителей. Тяжесть миссии легла на Бенеша, Моравеца и его офицеров. Самопожертвование взяли на себя Габчик и Кубиш. Но вот дети из Лидице никакого выбора не делали.
Да, война не бывает без жертв. И Бенеш, и Моравец, и Габчик с Кубишем знали, как безжалостно машина Рейха перемалывает людей в мясо и костную муку. Они знали, что за гибель Гейдриха эта машина возьмёт плату с мирного населения Протектората. По всей видимости, они даже надеялись на это.
Потому что запредельная жестокость репрессий всегда вызывает противодействие. А противодействие – это сопротивление. Именно его и должны были разбудить массовые казни, которыми нацисты неизменно отвечали на диверсии против Рейха. Если Бенеш и Моравец просчитывали последствия (а они их просчитывали), в их планах была и такая строка. Работу отлаженной машины предсказать нетрудно, а Рейх был машиной, отлаженной почти безупречно именно для убийств. На этом и строилась стратегия. На это и был расчёт.
Итого: за гибель одного Гейдриха было заплачено несколькими тысячами жизней. И есть практически полная уверенность, что эта цена была заранее взвешена и признана приемлемой.
Такой вот курс обмена.
Есть, конечно, и другие цифры. За время Второй мировой на территории Чехословакии погибло 335 тысяч мирных жителей (из 15 довоенных миллионов). Здесь и концлагеря, и репрессии, и сброшенные (мимо цели или прицельно) бомбы, и все остальные прелести военного времени и оккупации. Несколько сотен жертв из Лидице выглядят на этом фоне малой частью общей трагедии.
И вообще – если не абстрагироваться, не оперировать цифрами вместо людей, не видеть в них (и в мирных жителях тоже) прежде всего ресурс ведения войны (и политики, которая в военное время и есть война), то победить, пожалуй, и не удастся. То, что в мирное время считается немыслимым этическим уродством, во время войны становится нормой.
Но войны заканчиваются. Победителей не принято судить за прошлое (хотя именно Бенеша, по совокупности последовавших событий, довольно трудно поставить в ряды победителей), но мирное время неизбежно возвращается к вопросу этической цены. К представлению о немыслимом этическом уродстве решений, за которые платят своими жизнями не политики или солдаты, а дети.
Памятник детям Лидице
И последнее. Как только я слышу, что политик начинает говорить о жертвах, которые народу необходимо принести на алтарь во имя того или сего, я понимаю, что мирное время закончилось.
Собственно, всё.
via WordPress
http://ispace.ru/barros/2012/08/17/3510