sergeberezhnoy | Robert Harris, «Lustrum» (2009)

Второй роман биографической трилогии о Цицероне. Роман «Imperium», посвящённый пути знаменитого оратора к вершинам власти, Харрис закончил событиями 64 года до н.э., когда Цицерон стал избранным консулом. «Lustrum» (в США он вышел под другим названием – «Conspirata») описывает события «консульского» для Цицерона 63 года до н.э. и нескольких последующих лет, пунктирно следуя истории Римской Республики вплоть до образования Первого Триумвирата.

Год консульства – абсолютный пик политической карьеры Цицерона, которому пришлось вступить в жёсткое противостояние с «популистами» Катилины и теми, кто явно или тайно их поддерживал. Политические и финансовые амбиции Помпея, Красса и Цезаря не особо скрываются, но проявляют себя пока исподволь, каждый из игроков пытается использовать буйного Катилину в своих целях. Возможность возвыситься эта троица видят в том, чтобы ослабить и каждого из могущественных противников, и Сенат. Главной жертвой этих козней, однако, становится Республика как таковая – её и так уже несколько десятилетий лихорадит, но масштаб разрывающих её противоречий только нарастает.

Добившись консульской должности, Цицерон оказывается на мостике фактически тонущего корабля. Принципы и идеалы для большинства влиятельных политиков давно уже стали пустой риторикой, лишь стоик Катон неизменно и всерьёз на них настаивает, из-за чего находится в Сенате если и не на положении местного сумасшедшего, то ж во всяком случае на положении одиозного шута. Законы, в отсутствие «добрых нравов» (по Горацию), не работают вообще или работают во зло, находится всё больше способов их обойти или даже вывернуть наизнанку, да и популярных исключений из них поднакопилось, и очень быстро становится ясно, что в соблюдении законов всякие исключения не подтверждают правило, а делают правилом именно исключения.

Цицерон становится ключевой фигурой в раскрытии и осуждении сенатом заговора Катилины, причём для достижения этой цели он применяет вовсе не только законные и добропорядочные приёмы – на его счету пара подлогов и провокаций, тайные сделки с правами на управление провинциями и вообще много чего, о безупречной чистоте его методов речь уже давно не заходит. Однако всё это делается консулом с осознанием того, что ему приходится спасать Республику, а ради этого он готов не только руки замарать, но и действовать в ущерб собственным интересам.

По крайней мере, этим Цицерон в романе безусловно отличается от подлинных тогдашних «политических тяжеловесов» – для Цезаря, Помпея и Красса их личные интересы превыше всего, и если они чем-то жертвуют, то лишь в рассчёте на крупный выигрыш, который перекроет потери.

В полном соответствии с известными нам событиями, Цицерон в борьбе с Катилиной оказывается победителем. Заслуги его настолько очевидны, что ему первому в истории Рима Сенат присваивает титул «Pater Patriae», «Отец Отечества». Однако, сложив с себя консульские полномочия, Цицерон переживает серьёзный личный кризис, психический «отходняк». Его наивысшее достижение, вроде бы, позади, в ближайшем будущем просматривается пока только рутина, в которой и сам он может утонуть, и заслуги его могут быть забыты и принижены. Цицерон боится этого. кажется, больше всего на свете, боится настолько, что теряет адекватность – пытается заказать, а затем и написать эпическую поэму о себе, любимом, включает множество самовосхвалений в списки своих речей и так далее. Видно, что Харрис достойно знает первоисточники, в том числе Плутарха («…Он наводнил похвальбами свои книги и сочинения, а его речи, всегда такие благозвучные и чарующие, сделались мукою для слушателей…»), и, как и в первом романе цикла, многие свои додумки довольно плотно увязывает с известными фактами – в этом смысле его романы значительно ближе к свидетельствам того времени, чем, например, сюжетные танцы сценаристов сериала «Рим». Впрочем, опять же, как и в пером романе, есть у Харриса и досадные упрощения, явно намеренные, но бросающиеся в глаза – скажем, он именует Публия Клавдия Пульхра плебейской формой его имени «Клодий» задолго до того, как этот персонаж по сюжету решил перейти из патрициев в плебеи. Это можно, конечно, объяснить тем, что повествование ведётся от лица Тиро, секретаря Цицерона, и формально представляет собой его мемуары, то есть взгляд в прошлое, допускающий некоторую путаницу времён, но, как говорится, «осадок всё равно остаётся».

Снова никуда не деться от ассоциаций с современностью, которые Харрис постарался сделать наглядными (например, триумвиры в качестве «компенсации» за отсутпление от республиканских принципов правления предлагают «стабильность», которой, естественно, их усилиями не случается), однако в целом прямых политических аналогий по сравнению с первым романом стало поменьше. Исторический сюжет прошёл ту точку, которую современной европейско-американской цивилизации (при плохом раскладе) ещё пройти предстоит.

Хотя в России, похоже, аналогичный этап уже поставлен на повестку дня. Я по прежнему полагаю, что Харрис отнюдь не имел в виду наш Карфаген. Это аллюзия почти наверняка не авторская, а читательская.

Зато очень внятная.

Выжато из блога Записки дюзометриста, комментируйте хоть тут, хоть там. Welcome!